... Зашли в кишлак, попросили поесть. По их законам, если
человек в твоем доме и голодный, ему нельзя отказать в горячей лепешке.
Женщины посадили нас за стол и покормили. Когда мы уехали, этих женщин и их
детей кишлак до смерти закидал камнями и палками. Они знали, что их убьют,
но все равно нас не выгнали. А мы к ним со своими законами... В шапках
заходили в мечеть...
...Даже в смерти они не были равны. Почему-то тех, кто погиб в бою, жалели
больше. Умерших в госпитале -- меньше. Иногда они кричали,
умирая...Они...Так кричали! Помню, как умирал в реанимации майор. Военный
советник. К нему пришла жена. Он умер у нее на глазах... И она начала
страшно кричать... По-звериному... Хотелось закрыть все двери, чтобы никто
не слышал... Потому что рядом умирали солдаты... Мальчики... И их некому
было оплакивать... Умирали они одни. Она была лишняя среди нас...
-- Мама! Мама!
-- Я здесь, сынок, -- говоришь, обманываешь.
Мы стали их мамами, сестрами. И всегда хотелось оправдать это доверие....
...В нашей семье считалось: раз
правительство послало туда войска, значит, надо. Так рассуждали мой отец,
соседи. Не помню, чтобы кто-нибудь имел другое мнение. Даже женщины не
плакали, все это было еще далеко и не страшно. Война и не война, если война,
то какая-то странная, без убитых и пленных. Еще никто не видел цинковых
гробов. Это потом мы узнали, что гробы уже в город привозили, но хоронили
тайком, ночью, на могильных плитах писали "умер", а не "погиб". Но никто не
задавался вопросом: с чего это вдруг у нас стали умирать в армии
девятнадцатилетние парни? От водки или от гриппа, а может, апельсинами
объелись. Плакали их близкие, а остальные жили, как жили, если их не
коснулось. В газетах писали, что наши солдаты строят мосты, сажают аллеи
дружбы, а наши врачи лечат афганских женщин и детей....
...Лучшего друга, он мне братом был, в целлофановом мешке с
рейда принес... Отдельно голова, отдельно руки, ноги... Сдернутая кожа, как
с кабана... Разделанная туша... А он на скрипке играл, стихи сочинял. Вот он
бы написал, а не ты... Мать его через два дня после похорон в психушку
увезли. Она на кладбище спала, на его могиле. Зимой спала на снегу. Ты!
Ты... Не трогай это! Мы были солдатами ,нас туда послали. Мы выполняли
приказ. Я дал военную присягу. Знамя на коленях целовал....
... Ждем караван. В засаде два-три дня. Лежим в горячем песке, ходим под
себя. К концу третьего дня сатанеешь. И с такой ненавистью выпускаешь первую
очередь. После стрельбы, когда все кончилось, обнаружили: караван шел с
бананами и джемом. На всю жизнь сладкого наелись...
...Мне вернули другого человека... Это был не мой сын... А я сама
отправила его в армию, у него была отсрочка. Я хотела, чтобы он стал
мужественным. Убеждала его и себя, что армия сделает его лучше, сильнее. Я
отправила его в Афганистан с гитарой, устроила на прощание сладкий стол. Он
друзей своих позвал, девочек... Помню, десять тортов купила...
Один только раз он заговорил об Афганистане... Под вечер... Заходит на
кухню, я кролика готовлю. Миска в крови. Он пальцами эту кровь промокнул и
смотрит на нее... Разглядывает... И сам себе говорит:
-- Привозят друга с перебитым животом... Он просит, чтобы я его
пристрелил... И я его пристрелил...
Пальцы в крови... От кроличьего мяса, оно свежее... Он этими пальцами
хватает сигарету и уходит на балкон. Больше со мной в этот вечер ни слова...
![Adolf[RA] вне форума](images/statusicon/user-offline.png)
Ответить с цитированием
man
Сообщение от бруфи
Конечно, некоторые бабы могут поплакать, если умрет их близкий. Но в целом она рады - что им то особо напрягаться на войне не пришлось.
:, лучшая политическая книга, которую я прочитал, в ней даже больше рельного.
