Ваня вышел к опушке леса, оглянулся на грязный остов древнего села, тонущий в ядовито-бирюзовой зелени. Цвет потемневших от низинной сырости и времени деревянных изб почему-то напомнил ему о мертвечине. Не менее угрюмо выглядел и погост, находившийся чуть левее и ближе, который с этой точки был не очень хорошо виден из-за пологого холма, но все же просматривался своим ветхим, затертым до бежевых тонов, краем. Ваня шумно набрал воздуха в грудь. Он был влажным, теплым и густым – видимо, не далее, чем вчера прошел здесь ливень. «Совсем плох дед стал», - вдруг вспомнились ему слова бабушки, которые она прошептала его отцу почти в самое ухо. Мальчик разом выдохнул из легких набранный воздух и печально вздохнул, вынул из кармана мобильник и сделал несколько фотографий опушки. Одна вышла особенно удачной – солнечные лучи прошли в момент съемки через рваное облачко, проплывавшее в лазурной вышине, и сказочно фрагментарно озолотили молодые клены и березы косыми столбами из света. Трава же при этом как-то угрожающе потемнела, налилась особенной тревожной густотой, намекая на переменчивость настроения природы и беззащитность одинокого мальчика перед стихией.
Деда он нашел по звуку топора. Мерный стук внушал мысль о том, что сложно чему бы то ни было противостоять вот этой мужицкой настойчивости, когда каждый удар всегда одной силы, через равные промежутки времени и наступление его неотвратимо, как приближение Конца Времен…
Впрочем, Ваня не смог четко сформулировать для себя, что же он почувствовал, услышав этот знакомый стук, да и не старался особо. Он наспех, ободрав плечо, протиснулся через густой подлесок между двух осин и вышел на поляну, где коренасто возвышался белоголовый его дед. Топор вонзился в последний раз с тем же звуком в рыхлое брюхо огромного поваленного неизвестной силой разбухшего дуба, выбив белые брызги щепок.
- Иван, - молочно оскалился дед крупными зубами, вытирая широкие ладони кирпичного цвета о рубаху.
- Деда! – закричал внук и с разбега бросился в объятия к старику.
- Ну, давай что ли перекурим, - усмехнулся дед, слегка отстраняя рукой мальчугана через минуту, - садись вон на пень, я там рогожку постелил. Ваня нехотя убрал ладошки с приятной на ощупь льняной рубахи деда.
- Все дрова заготавливаешь? – усевшись, куда было предложено, спросил Ваня, наслаждаясь прохладным полумраком леса.
- Мугу, - промычал старик, прикуривая самокрутку, - сам же знаешь, на одну баню чертова уйма уходит, а еще тетке Авдотье помогать приходится… Да бог с ними, с дровами. Ты-то как? Нашел себе… как вы там говорите… «фонарную тян»?
- Ламповую, деда, а не фонарную. Да знаешь… Что-то мне кажется не нужны они, - задумчиво ответил Ваня и неуверенно пожал плечами.
- Вот те на!.. – дед нахмурился, видимо, потеряв мысль. Но тут же морщины на лбу разгладились и лицо его просветлело, - а знаешь что? А пойдем, покажу кое-чего. Дед вскочил с поверженного дуба, и сделал завлекающий жест рукой. – Вот ты давеча спрашивал, что такое «заправить чуханчика», - неразборчиво доносилось до Вани бормотание деда, прямая спина которого быстро углублялась в чащу. Внезапно стало еще темнее, подул ветер, где-то вверху громыхнуло.
- Деееда, я не спрашивал, пойдем домой, - заныл Ваня, закрываясь от веток, которые плетьми хлестали по его веснушчатым щекам при порывах ветра. Однако продолжал идти, боясь заблудиться.
- Идем-идем! Думаешь дед у тебя совсем темнота?! Не знает что такое «оподливить мокрушницу»?! – злобно отозвался дед и ветер с недовольным подвыванием отбросил его слова от Вани. Хлынул ливень. Мальчик ощущал во рту противный привкус пыли и меди от первых струек, которые засуетились вниз по его лицу.
- Деда, пожалуйста! – канючил он, ощущая, как насквозь промокли кроссовки, не говоря уже об одежде. Стало холодно и он начал дрожать.
- Зафилонишь чучмарика и можешь катиться на все четыре стороны! – прохрипел дед, совсем озверев. Ване показалось, что даже глаза на миг обернувшегося назад деда покраснели от злобы. Это был уже чужой человек, страшный и совершенно непонятный. Хотелось бежать, но не было явного повода для этого, кроме гаденьких липких пальцев страха, которые прикоснулись к животу и начали сдавливать его маленький желудок.
- Деда…
- Да вот и пришли. Дед остановился у крупной одиноко стоящей ольхи, поверхность ствола которой была испещрена странными символами, и стал неожиданно бойко прыгать вокруг нее на одной ноге. Лицо его было серьезно. Когда вспыхивала молния вверху, он задирал голову и протяжно блеял. Ваня почувствовал, как еще одна струйка, горячая, крадется вниз по его ноге вместе с остальными.
- Спроси его сейчас, спроси, - где-то совсем рядом требовательно прошептала бабушка.
- Я боюсь, я хочу домой, - взмолился Ваня, слегка повернув голову в сторону источника шепота.
- Надо, маленький, надо твоей маме на операцию, милок, - увещевал шепот, - а потом сразу домой.
- Дед, - собрав всю волю в кулак, вспоминая измученное болезнью лицо мамы, спокойно обратился к нему мальчик, - куда ты дел документы на землю?
Дед перестал прыгать и так и замер с поднятой ногой. Вторая подрагивала и была покрыта грязью уже почти до колена.
- Ах ты скромыжник кукулящий, бесовского рухала черповик, - с досадой проговорил дед и встал на четвереньки.
- Скажи ему про Подмышного Гада, - неуверенно посоветовал шепот.
- Говори, или придет к тебе Подмышный Гад! – грозно крикнул Ваня.
- Ох! Не так же, глупый! Что же ты наделал? – ужаснулся шепот, - скорее замастырь ему прикидку.
Ваня, почуяв дыхание смерти на щеке, немедленно замастырил прикидку деду. Ну а что? Все бывает в жизни в первый раз. Нужда заставит - и не такое сделаешь. Через не могу, как умеешь…
- Ну все, все, дыши, маленький, - Ваня подскочил, тускло горела лампадка, со стены хмуро поглядывали закопченные жители икон. Прямо перед ним смиренно лежал в своей постели дед, протянув руки вдоль туловища и безразлично глядя прямо перед собой. Ваня почувствовал спиной мягкую теплоту бабушкиного тела, ее нежные руки на своих плечах и немного успокоился. – Вот и свиделся с дедом, напугался… А как ты хотел? Шизофрения, совсем из ума старик выжил…
Мальчик почувствовал, как лицо неприятно стягивают высыхающие слезы, а грудь подрагивает от сорванного пробуждением всхлипа. Горели уши, сердце бешено колотилось.
- Что это было, бабушка?! – снова заплакал Ваня, внезапно понимая, что именно этой комнатой и пахло в мрачном лесу возле той противной одиноко стоящей ольхи.
- Сон, просто сон, Ванечка, - выдавив улыбку, ответила бабушка и потрепала его по волосам, и вдруг спросила изменившимся, чужим и неприятным голосом - сказал он, где документы на землю?
- Нет, - тихо ответил мальчик, затравленно пригнувшись и стараясь не смотреть ей в глаза.
- Ну, пошел вон, - все тем же новым для Вани голосом безразлично сказала пожилая женщина и оттолкнула его к двери, - ублюдок…
Ваня буквально налетел на отца, который возился с печью и весь покрылся копотью.
- Черт знает что, Ваня, - с натянутой улыбкой каким-то затравленным и заискивающим голосом произнес отец, не глядя на него, - представляешь, печь будто сто лет не чистили!
- Пап… - Ваня хотел сказать «поехали домой», но почувствовал, что и этот мужчина уже чужой человек и лучше не злить их всех, не путаться под ногами, не доставать их, глядишь и уцелеешь. Что-то произошло, он не знал что, и вероятно никогда не узнает, но надо как-то приспособиться, а потом уже и сбежать в крайнем случае. Главное – снова оказаться в городе. Дожить до этого момента.
Ваня не мог заснуть, ходики старинных часов напоминали о глухом звуке топора, с равномерным безумием вгрызающегося в подгнившую дубовую плоть… Отец, расположившийся рядом на раскладушке, ворочался и бормотал что-то бессвязное себе под нос, а потом вдруг подскочил, натянул штаны, взял сигареты с тумбочки и вышел вон.
А потом пришел дед.
И Ваня зафилонил чучмарика.