Немного бессмысленного художественного трепа. Смысла и цели, как всегда, нет - только Солнцем и путеводной звездой где-то вдали светит пека.
Февралю было больно. Но он терпел.
Неудивительно, выбора у этих безмолвных и грубых чертей всегда оставалось немного, будь то во время короткой жизни, будь то на краю мучительной гибели.
Я смотрел на безобразное тело, недавно еще представлявшее из себя некоторое подобие чего-то концептуального, и сосредоточенно прицеливался для плевка. Тот вышел на славу — причем в данном случае далеко не в прямом смысле выражения, ведь странно было бы, если бы февраль кто-нибудь когда-нибудь назвал Cлавой.
Умирающий дернулся было, и пришлось добавить — легкий пинок в район левой половины грудной клетки заставил того прекратить любые попытки сопротивления.
Я осмотрел свое оружие — суровый металлический штырь, настоящая, аутентичная арматурина, на которой в огромном количестве присутствовала прозрачная кровь и куски внутренностей. Слегка стряхнул, крутанул в руке и с коротким восклицанием вогнал в грудь февралю, таким образом пригвождая последнего к черной весенне-осенней земле.
Много чести, конечно, но ладно. Последние почести, последний кусочек уважения, последнее признание былых незначительных заслуг.
— А ведь я верил тебе, — отчего-то захотелось добавить, и удержаться перед искушением не получилось, — Я надеялся на тебя!
— Пошел ты, — прошамкал февраль, продолжая выплевывать зубы.
Присев около головы поверженного противника на корточки, я продолжил разговор. Он, конечно, не задался с самого начала, да и сейчас долго продлиться не сможет по объективным причинам. Но хотелось еще разок посмотреть этому ублюдку в глаза, чертовски хотелось.
— Вы ведь работали в паре с январем, я правильно понимаю? Мать твою, мразь ты эдакая, сюда смотри! — его глаза уже начинали терять фокусировку, и пришлось легко пройтись по щекам почти безболезненными — по сравнению с предыдущими-то ударами — оплеухами.
— А то ты не понял, — напоследок усмехнулся февраль, — мы всегда работаем вместе. А знаешь, что самое смешное? Через год у нас опять гастрольный тур по твоему городу.
С этими словами его голова, не подавая более признаков активности, упала на небольшой пучок зеленеющей травы.
Тело рассыпалось через пару минут. Оно разлетелось мокрым снегом, бессмысленной слякотью и неожиданно острым холодом. Отвратительный коктейль, ничего не скажешь — но то, что я его не увижу еще долго, радовало в слишком значительной степени.
Выдернув из холодной земли арматурину и закинув ее на плечо, я посмотрел вслед уносящемуся в небо вихрю. В облаках виднелась вся троица: продолжающий ехидно улыбаться февраль, растерянный январь, который, кажется, сам еще не до конца осознал масштабы своего предательства. Ну и декабрь, в глазах которого застыло выражение, которое, пожалуй, можно было бы отметить на Гитлере, узнай он о сегодняшней немецкой миграционной политике.
— Давно меня никто так не развлекал, как Вы, ребята, — пробормотал я себе под нос, и пошел. Дорога была одна, собственно.
Я пошел в последний закат этой зимы, оставляя за собой кровавые следы, превозмогая боль в конечностях, злость в сознании и недоумение в сердце. Позади оставалось немало разбросанного по округе оружия и прочего, всевозможного стафа, который пришлось оставить на пути и который был потерян в долгих и яростных битвах.
Но… Это было не так уж и важно. Ведь на плече у меня была та самая арматурина, на которой черт знает чем и черт знает как я умудрился когда-то вырезать слово «пека». Впереди меня ждало одиночество, а ироничный и не имеющий отношения к сексуальной ориентации гомосексуализм прям таки разливался в весеннем уже воздухе.
Ответить с цитированием
Сообщение от Xorda
